В давние времена маньчжурские женщины считались особенно стройными и высокими. А всё потому, что носили они плотно облегающие тело ципао и 花盆底 — особую обувь на высокой платформе. Насчет ципао не ясно, но вот 花盆底, по-европейски — chopines, носили не только в Маньчжурии.

Думаю, стоит начать с красивой легенды, объясняющей происхождение 花盆底. Связана она с именем Дулуганжу (Duoluo Ganzhu), дочери Дулухана (Duoluohan), правителя города Акедун (Akedun), расположенного на берегу реки Муданьцзян. История эта произошла в Маньчжурии задолго до образования Великой Цинской империи (1616 -1911), которая сначала называлась «Цзинь» (金 — золото), а позже, с 1636 года стала называться «Цин» (清 — «чистый»).

По легенде желтый император, умирая, превратился в дракона и взвился в небеса, потому императорский трон назывался троном дракона. Дракон украшал государственный флаг, императорскую одежду, но если одежду с изображением дракона надевал простолюдин, он подлежал казни.

Итак, Дулуганжу. Было ей восемнадцать, она была стройна, прекрасна и сообразительна, а потому стала и замечательной помощницей своему отцу. И король, и Дулуганжу славились добротой и справедливостью. Но на противоположном берегу Муданьцзян находился город Гудун (Gudun), которым правил злой, хитрый и не в меру развратный правитель Хасигухан (Hasiguhan).
Через реку усмотрел Хасигухан красоту Дулуганжу, и стал методично делать ей официальные предложения руки и сердца, а в ответ так же методично получал отказ за отказом. Через какое-то время эта сватовская рутина надоела правителю города Гудун, и поклялся он отомстить за свои обиды. В один прекрасный осенний день Хасигухан пригласил всех своих соседей, всех племенных вождей, поохотиться в горах — ну, к примеру, на медведя. Во время охоты, он завлек отца Дулуганжу в сторону от остальных охотников и убил, и обвинил в этом убийстве одного из охранников. Не дожидаясь от ложно оговоренного публичных оправданий, Хасигухан убил и его.

Маньчжурия. Осень. Медведь

Акедун горько оплакивал гибель Дулухана. Хасигухан послал гонца к Дулуганжу со словами сочувствия и сообщил, что завтра собирается сопровождать катафалк с телом Дулухана к реке и ждет, что к нему присоединится и Дулуганжу. Скорбящая дочь ответила посланнику: «Передайте Хасигухану благодарность за его доброту. Завтра я приду». Следующим вечером прозвучал звук горна, означающий, что Хасигухан начал свой путь. Когда катафалк достиг берега реки, Хасигухан увидел, что на противоположном берегу, склонившись, на коленях стоит Дулуганжу и, в этой позе, ждет тело отца. Как только гудунцы переправились на другой берег, Хасигухан вытащил белое перо, украшавшее его шлем, горнист дал еще один сигнал – на этот раз означавший начало атаки: в катафалке вместо тела Дулухана были спрятаны вооруженные солдаты Хасигухана.

Маньчжурская невеста. Фотограф John Thomson, фотография сделана во время его путешествия по Маньчжурии (1868 – 1872).

Солдаты бросились к Дулуганжу, но были удивлены: вместо девушки они увидели соломенное чучело в одежде дочери Дулухана. В ярости Хасигухан приказал своему войску атаковать Акедун. Две тысячи жителей Акедуна и сама Дулуганжу бежали из города и рассеялись по окрестным деревенькам. Целый месяц воины Хасигухана оккупировали Акедун, за это время запасы продовольствия у беглых акедунцев стали истощаться. Пора было думать, как вернуть назад свой город – но даже подойти к нему было непросто: в это время года его окружали грязь и болотца. Пока такое преодолеешь, враг успеет не только заметить, но и убить. Как-то поздним осенним утром грустная Дулуганжу вышла на прогулку. Вдруг она услышала звуки птиц и подняла голову: над ней пролетала стая белых журавлей с длинными ногами и перепончатыми лапами. Решение задачи Дулуганжу подсказала сама природа: чтобы победить врага, нужно сделать особую обувь, которая поможет преодолеть грязь. Скоро у всех акедунцев было по паре деревянной обуви на высокой платформе. Как-то ночью, надев на себя эту обувь и замаскировавшись пожухлой травой, жители Акедуна пробрались к своему городу и атаковали врага. Гудунцы, не ожидавшие такого подвоха, не успели подготовиться к сопротивлению.

Подогреваемые жаждой мести, мечтавшие вернуться в свои дома, акедунцы сломили сопротивление врага всего за несколько часов. Хасигухан попытался бежать. Но не успел – при переправе через реку его настигла стрела лучника. Уставшие от интриг и распутства Хусигухана гудунцы приняли свое поражение и попросили Дулуганжу стать и их правительницей – этим закончились распри меж двух племен. В память о подвиге воинов-акедунцев и Дулганжу, и женщины двух племен стали постоянно носить обувь, принесшую победу, максимальная высота платформы которой достигала 25 см. Эту обувь носили поколение за поколением, называлась она 花盆底, и стала отличительным признаком маньчжурских женщин. (花盆底 состоит из иероглифов, означающих цветок+миска+обувь/одежда). Два первых иероглифа вместе значат «цветочный горшок», поэтому название этой обуви означает «обувь в форме цветочного горшка» – это обувь на сплошной платформе. Если же платформа сделана с каблуком, то такая обувь будет называться «обувь с конским копытом».

Та самая маньчжурская женская обувь.

Более прозаичные теории происхождения этой обуви связывают с тем, что женщины надевали её, чтобы не пачкать свои одежды в грязи, выгодно отличаясь этим от мужчин, или с тем, чтобы отличать замужнюю женщину от незамужней, или с тем, что в ней легче спастись от укуса змеи при сборе хвороста, грибов и ягод в горах. Независимо от того, какая из легенд ближе к правде, эта обувь была удобной для женской стопы, ведь на высокой платформе находилась красивая или не очень, но, фактически, тапочка, не уродующая ногу – маньчжуры изначально исповедовали шаманизм, культ предков, но не конфуцианство — а потому к моменту появления этой обуви не считали женщину недочеловеком и не требовали от неё, к примеру, бинтовать ногу, превращая её в «лотосовую», лишь потому, что надеялись, что это уродство симметрично изменяло и влагалище женщины, создавая в нём подобные же складки, дарящие мужчине особое наслаждение.

Лотосовая нога.

Конфуцианцы настолько не считали женщину равной мужчине, что запрещали ей пользоваться одной вешалкой с ним для одежды, пить из того же источника, что и мужчина, мыться там же, где мужчина. Женщина была обязана послушно и радостно получать от мужчины всё, что он ей даёт, при этом ничего не брать непосредственно из его рук – если у мужчины не было подноса, всё, что он передает женщине, он ставил на пол. Мужчина и женщина не спят на одной циновке, не едят и не пьют из одной посуды. Женщины идут по левой стороне дороги, не «пачкая» правую сторону — по ней идут мужчины. Любовь? Какая любовь? Мужчина исполняет долг перед предками и потомками семьи, женщина не мешает ему это делать.

Говорить о равенстве полов в Венеции тоже, кончено, не приходилось, но всё же положение женщины по сравнению с Китаем было там намного свободнее, хотя и ограничений хватало. Брак – только с одобрения отца, приданое в полном распоряжении мужа. Любые деньги, переданные мужем супруге, и даже на личные расходы, тратились исключительно с его одобрения. Перед свадьбой подписывался контракт, жених дарил невесте перстень с бриллиантом-солитером, а будущая свекровь надевала на новобрачную жемчужное ожерелье, как символ чистоты при вступлении в брак, которое та должна была носить, не снимая в течение первого года замужества. Хотя в Венеции замужняя женщина имела больше свободы и возможностей, чем в Китае, в принципе, отношение к ней было как к дорогому предмету мебели. При этом мужья часто богато одаривали своих жен драгоценностями, но не из-за проявления чувств: такие «вложения» считались чем-то вроде страховой кассы – эти деньги уже не потратишь на удовольствия и куртизанок, и в случае банкротства семье будет что продать. Возможно, поэтому считается, что если женщина носит единственное жемчужное украшение – это к слезам.

В Венеции, в отличие от Китая, женские ножки не считалась главным символом эротики, но приличная дама тоже не должна была выставлять их напоказ, поэтому даже самая дорогая и красивая обувь всегда была прикрыта подолом платья.

Мы видим на картине Бенедетто Калиари (брата Паоло Веронезе) сценку, на которой дама спускается в лодку. По осанке понятно, что на ней надета обувь с каблуком, но обувь едва заметна – дама придерживается правил приличия.

Выходя из дома на улицу венецианка должна была прикрывать лицо маской или шалью, а вот грудь, особенно молодую и красивую, можно было оставить открытой.

Портрет Симонетты Веспуччи кисти Ботичелли. Симонетта была замужем не один раз, но мы её знаем по фамилии первого мужа, родственника известного мореплавателя Америго Веспуччи.

Чтобы отличить приличную даму от продажной женщины, куртизанкам было запрещено, в частности, носить маску на улицах города.

Портрет Вероники Франко кисти Тинторетто. Куртизанка и поэтесса эпохи Возрождения.

Богатые куртизанки, в отличие от продажных женщин более низких сословий, хотели, чтобы их принимали за честных женщин, а потому часто одевались и обувались, как замужние женщины или вдовы. И они могли это себе позволить, поскольку зарабатывали не меньше, а то и больше венецианских купцов. Венеция периода Возрождения – это крупный финансовый, торговый центр, куда со всех сторон стекаются самые лучшие, самые редкие, самые экзотические товары. К примеру, из Америки в Венецию привозят фасоль и горох, благодаря которому появится в те времена дорогое и экзотичное блюдо, а сегодня блюдо национальной венецианской кухни Risi e Bisi.

Risi e Bisi — рис с горохом.

С Востока в Венецию везут шелка, фарфор, духи и специи.

Самый крупный художник Венеции 15 века, Джованни Беллини, пишет картины на религиозные темы, облачая святых и мадонну в яркие ткани с восточными узорами. Это его картина «Благовещение».

Возможно, тем же путем сюда прибывает и обувь, подобная маньчжурской женской обуви. В Венеции туфли на высокой платформе называли цокколи (zoccoli) – по звуку, который они издавали при ходьбе: «цок-цок».

Цокколи.

Цокколи. Модель.

Венецианские цокколи могли быть дорогими – их носили богатые куртизанки и замужние дамы. Кроме того, куртизанки вводят в моду выбеленные волосы, закрученные в два характерных рожка. И цокколи, и прически можно увидеть на гравюрах конца 16 века Пьетро Бертелли (Pietro Bertelli).

Венецианская куртизанка.

Куртизанка и купидон.

Цокколи, как модная деталь женского гардероба, появляются и на живописных полотнах художников тех времен.

Витторе Карпаччо. Две венецианские леди. (Цокколи виден слева сверху на полотне).

Парис Бордоне. Клеопатра. (Цокколи выглядывает из-под платья Клеопатры).

Как сексуальная деталь, цокколи появляется на картине Джованни да Сан Джованни (Giovanni da San Giovanni) «Первая брачная ночь».

Венецианки оставались венецианками – они не просто ввели в моду эту обувь, но иногда и доводили её до абсурда. Высота платформы супермодных цокколи могла достигать 50 см. Понятно, что самостоятельно ходить на таких «ходулях» женщинам было трудно, и их приходилось поддерживать под руки при ходьбе по улицам.

Позволить себе такое сопровождение могли только обеспеченные венецианки, они символически возвышались над остальными женщинами Венеции, подчеркивая свое особо высокое положение.

Но саму по себе эту обувь оценили и люди победнее – она спасала их от воды и грязи. Недорогие путаны, которым не хватало средств на красивую модную обувь, обозначали свою принадлежность к профессии, просто задирая юбки так, чтобы можно было видеть их ноги, неважно надеты на них цокколи или нет.

Одновременно с Венецией цокколи появились и в Испании. Испанская женская мода тех лет подразумевала отсутствие намека на грудь – она бинтовалась и сдавливалась корсетами. С одной стороны это объяснялось аскетизмом католической церкви, с другой, вероятно, богатые испанки не желали быть похожими на венецианских шлюх, время от времени заражавших их неверных мужей загадочной болезнью. А потому цокколи тут не предмет роскоши, а удобная, чаще всего деревенская обувь, спасающая от луж и грязи. Да и называлась она не цокколи, а chapín (также имитация звука, издававшегося при ходьбе). Поскольку в английский язык эта обувь попала под названием «chopine» испанцы утверждают, что именно они, а вовсе не маньчжуры, тем более, не венецианцы, придумали обувь на платформе. Сегодня в музеях обуви около венецианских цокколи, как правило, стоит табличка с надписью «chopines» звучит это слово – точно так же, как и фамилия композитора Шопена – «чопин».

Albarca de Cantabria

Кстати, и этимологические связи – те же. Кроме того, на ум тут же приходит и южное «чапать», которое так же связывают с характерным звуком «чап-чап» при ходьбе по воде и грязи. Как и цокколи, чапины делали из разных материалов – целиком из дерева или из дерева и кожи, но носили их и мужчины, и женщины. В каждой отдельной области они имели свои особенности, свою резьбу-украшение, свою форму носка и свои местные названия. К примеру, в Кантабрии их называли альбарка (albarca) — альбарки тут носят по сей день.

Сегодня albarca de Cantabria – это национальная обувь Кантабрии, которой даже ставят памятники. Альбарки чаще всего сделаны из дерева, но и в этом случае они отличаются от голландских сабо – снизу у них три деревянных опоры – «зуба», зубы всегда деревянные.

В Астурии чопины называются мадренья (madreña), и это тоже местная национальная обувь. Чтобы «подогнать её по ноге», внутрь деревянного башмака насыпаются сухие листья или солома, и тогда их удобно носить даже на босую ногу.

Паттены. Модель.

Мостовых в их современном понятии в те времена не существовало, и в любую непогоду обувь, особенно женская, из парчи, шелка и даже кожи не защищала от влаги. В Европе на этот случай использовали паттены – что-то типа сандалий на деревянных дощечках, надеваемых поверх обычной обуви на время непогоды, которые носили их только по необходимости. Чопины на невысокой платформе были удобной обувью, носить их можно было постоянно, а потому они довольно быстро распространились по всей Европе и среди разных слоев населения.

В Люнебурге (городе, в котором Генрих Гиммлер проглотил ампулу с цианистым калием) в соборе Святого Николая есть картина, на которой в чопинах навстречу императору Децию выходит сам Святой Лоуренс.

Но скоро чопины в церкви носить запретят – и понятно почему: звук – «цок-цок» или «чоп-чоп» — не должен отвлекать от общения с Богом. Как запретят носить и высокие цокколи в Венеции – после случая, когда беременная дама упадёт с них и потеряет ребенка.

В местном варианте обувь на платформе использовалась и в Турции, и в Марокко – сначала только как банная обувь, потом с таким же успехом, как и испанцы, восточные дамы носили их на улице в непогоду. Но на картинах европейцев кабкабы и налины (kabkabs or nalins) изображаются почти исключительно на фоне красивых обнаженных женских тел.

Жан-Жером Леон. Баня.

Жан-Жером Леон. Баня.

Жан Этьен Лиотар. Две турчанки.

Мода на чопины затронула и Англию, и иногда это приводило и к курьёзным ситуациям: в Англии если невеста добавляла себе роста чопинами и жених выяснял это только после свадьбы, то, в случае недовольства, он мог отказаться от такого брака.

Металлические паттены. В Германии их называли просто — Dreckschuhe (обувь для грязи).

Мода на чопины здесь прошла довольно быстро, а вот паттены из металла и дерева не выходили из обихода до середины 19 века. Их металлический цокот описала Джейн Остин – её слова приводит Констанс Хилл в книге о Джейн Остин («Jane Austen: Her Homes & Her Friends (John Lane The Bodley Head, 1923) by Constance Hill.) Английский Бат — приятный тихий городок, но только не в дождь.

«But, everybody has their taste in noises as well as in other matters»… «when Lady Russell was entering Bath, on a wet afternoon …. the heavy rumble of carts and drays, the bawling of newsmen, muffin-men, and milkmen, and the ceaseless clink of pattens, she made no complaint»

«Но, у каждого из нас свои вкусы в отношении шумов»… «Когда леди Рассел бывала в Бате в дождливый день,… то ни звуки карет или телег, ни крики газетчиков, булочников, молочников, ни непрерывное цоканье паттенов не вызывали у неё ни единой жалобы».

Обувь на платформе – кожаной, деревянной, металлической служила людям несколько веков. А потом наступил 19 век, Чарльз Гудийр научился вулканизировать резину, и на смену цокколи, чопинам и паттенам пришли калоши.