Педагогический триллер про пионерлагерь XXI века
Трагические инциденты в российских лагерях отдыха случаются каждое лето. Родители чернеют от горя, педагоги ссылаются на непредсказуемое стечение обстоятельств. Корреспондент «РР» поехала в Анапу, устроилась на работу в один из таких лагерей и теперь точно знает, что трагедии там происходят каждый день.

К детям, которые получили путевки в собесе, относятся как к зверушкам: главное — чтобы просто выжили, ведь разве ребенок что понимает? А родители далеко, и денег у них немного.

В таких местах дети учатся у взрослых самому главному.

— Здравствуйте, Людмила Викторовна. У меня филологическое образование, хочу работать с детьми.

— Как тебя зовут?

— Юля.

— Юлечка, у нас не хватает кружковода. Ты же, наверное, рукодельница? Рукодель­ница, да?

— Возможно…

— Прекрасно! Приезжай!

На том конце провода — Анапа. Это мой ­телефонный разговор с руководителем детского летнего лагеря «Глобус» Людмилой ­Манаковой.

Путевки в этот лагерь выдают бюджетным работникам, многодетным семьям, детским домам. Но на сайте «Глобуса» сюда зазывают за деньги и взрослых, и детей.
Расселение

Красивые корпуса лагеря «Глобус» оранжевого цвета. На территории столпилась вторая смена: новые дети, новые вожатые. Прошло распределение по корпусам. Тридцать детей не поместились — остались с вещами в беседке. По этому поводу паника за дверью с надписью «Педотряд».

Здешняя хозяйка Людмила Манакова стрижена «под мальчика», у нее предпенсионный возраст и сорванный, будто прокуренный, голос.

— Что же делать, так жалко детишек, — хрипит руководитель. — Жалко же детишек, ­давайте думать, куда их селить. — И еще раз ­добавляет: — Что же делать, мне жалко до ­безумия этих детей.

— А кто их позвал так много? — спрашиваю.

Тишина.

Дети несколько суток ехали в автобусах из разных регионов России. Тех, кто получил место, сразу ведут на пляж. Проходит час, а лишние «пионеры» по-прежнему в беседке. Проходит два — все по-прежнему.

— А нас не заселили… — грустно говорит мальчик лет десяти, кладет руку на чемодан, голову — на руку и плачет.

Семеро детей приехали с педикулезом. У одной девочки бронхиальная астма. У другого мальчика лунатизм. Тридцать ­детей из беседки распихивают в розницу по другим отрядам: москвичей — к кубанцам, двенадцатилетних — в старшие группы. Здравствуй, дурдом, я твой кружковод.
Уборка

Утром в библиотеку приходит круглолицый мальчик Дима.

— Этот лагерь рассчитан на пятьсот двадцать человек, — говорит он и улыбается. — А тут полторы тыщи.

Диме четырнадцать, у него кубанский ­выговор.

— Откуда знаешь, что на пятьсот двадцать?

— Там санпроверки висят. Документы лежат. А я любопытный.

— Откуда знаешь про полторы тысячи?

— Так было уже пятьсот двадцать, а вчера еще семьсот пятьдесят привезли. И вообще — что я, не вижу, что ли?

Сайт лагеря «Глобус» сообщает: тут есть ­библиотека, дом творчества, помещения для кружковых и школьных занятий. Все это одна и та же комната, в которой работаю я, библио­те­­карь-кружковод. В комнате напротив офис педотряда. Там кондиционер на минус пятнадцать и не сходятся списки детей.

— Б…ть! — доносится из-за двери. Руководитель педотряда Светлана и старшая вожатая Лена полночи составляли эти списки. Должно быть девятьсот пятьдесят шесть человек, а в списках, как ни бейся, не больше вось­мисот пятидесяти.

Звонила бабушка одиннадцатилетнего ­Никиты Бородина из Москвы. Она второй день не может выйти с мальчиком на связь и беспокоится. В списках Никиты нет. Сегодня он бабушке не позвонит.

Большинство вожатых поселили отдельно от отрядов. Многие до ночи добивались расселения. Сегодня всем выдали трудовые ­договоры, чтобы заполнить их и подписать. Согласно этим договорам, вожатые ответят и заплатят за все, что произойдет в лагере. О том, что нужно написать заявления о приеме на работу, не напомнили, хотя по трудовому законодательству без этого заявления трудовой договор недействителен. Всех заставляют «записать на себя корпуса». Если это сделано, за все поломки и пропажи платит вожатый.

В библиотеке появляется с полным ведром маленькая горничная Люба.

— Ты филолог? — слегка улыбается она мне. — А я историк. Пятый курс. Нас переселили в домики за территорией ­лагеря. Утром автобус забирает в пять ­тридцать, вместе с поварами. Привозит ­сюда. А уборку нужно начинать только в ­восемь.

— А когда рабочий день заканчивается?

— В пять вечера.

Любу и ее подруг-студенток позвали из Кургана работать в столовой, график — два через два. Но когда девушки приехали, оказалось, что вакансий в столовой нет и ­надо работать горничными: пять дней ­рабочих, два выходных. Когда девочки согласились, выяснилось, что горничных не хватает, поэтому рабочих дней будет шесть, а выходной — один. На дорогу домой у студенток денег нет.

Вечером лицо Любы кажется таким же бледно-голубым, как ее форма. Но улыбается она довольно.

— А я наорала на своего руководителя! — говорит она. — Решила уехать.

— Уволилась?

— Ну, орала не на директора… На своего ­непосредственного начальника. Наорала, а потом пошла, извинилась… Еще по­работаю.
Фейерверк

За книжками приходит четырнадцатилетний чернобровый Леша. Садится напротив, здоровается и говорит:

— Вообще дети в лагере голодные.

— Сегодня на завтрак давали бутерброды с икрой, — возражаю я.

— Значит, вечером будет мороженое.

— Почему?

— Обычно икру не дают. Но тут так устроено: уж если сегодня давали икру, то будет и мороженое.

Завтра в лагерь должны приехать проверяющие из Москвы.

Двери в корпусах не запираются. Что-то постоянно воруют. У всех «пионеров» собирают сотовые телефоны — в дирекцию, «для сохранности». «А еще нам совсем не надо, чтобы дети по три раза на день домой звонили и всякие глупости говорили», — добавляет на автомате старший вожатый Александр Колосов.

Вечером концерт с фейерверком. Площадку, на которой проходят праздники и концерты, называют «Колизей». Когда тут собирается весь лагерь, на скамейках помещается лишь половина детей. Остальные сидят на покрывалах на земле. Людмила Манакова на ногах с половины восьмого. В полночь она в педотряде.

— Там остатки от использованных фейерверков, что с ними делать? Воняют.

— А э-то надо собрать, — заговорщицки шепчет Манакова. — И тихонько, чтобы никто не видел, выкинуть за забор.
Проверка

Сегодня приехала комиссия из Москвы, и в десять утра всех детей повели на море. У корпусов выставили по вожатому. Все ждали ревизора. Он где-то был, но мало кто его видел. У беседки маленький мальчик учит друга шифрованному языку, который не знают взрослые:

— Просто после каждого слога говоришь «са»! Не-са ссы-са ду-са-рак-са!

А в беседке подростки орут наперебой:

— Да кто захочет жить в этом лагере!

— Да покажи мне хоть одного человека, которому здесь нравится!

— Это что, диктофон?!

Видят меня и замолкают.

— Да. Я нажимаю кнопку — и теперь все записываю. Как вам в лагере?

— Да тут просто замечательно! — переходят подростки на шифрованный язык, который знают все взрослые.

— Кормят отлично!

— Корпуса шикарные!

— Евроремонт!

Дружный смех.

— Хотите к нам зайти? Вон тот трехэтажный корпус.

Поднимаемся.

— Вот наш душ. Которого нет.

Помещение для душа обложено кафелем, но больше там действительно ничего нет.

— Мыться ходим на второй этаж. Дальше. Вот это наша комната. Тут совсем не душно! Тут просто окон нет.

Снова дружный смех. Кровати в комнате стоят впритык. Окна по факту есть, но только выходят они не на улицу, а в застекленный коридор.

У детей целый арсенал историй про дирекцию лагеря «Глобус». Например, они ­говорят, что генеральный директор лагеря ­Наталья Энгл владеет недвижимостью в Швейцарии, куда регулярно ездит, потому что замужем за швейцарцем. Андрей Иванович, исполнительный директор «Глобуса», матерится при детях — ему говорили, чтобы так не делал, но на него не действует, возможно, из-за плохого воспитания. Раньше библиоте­карем-кружководом работала четырнадцатилетняя девочка, крестница гендиректора, но ее все-таки уволили, потому что она без разрешения вывела за территорию двух «пионеров» и где-то с ними напилась.
Откровения

В первый день второй смены из лагеря уехали трое вожатых. Потом демонстративно ушли еще около десяти. О своей готовности свалить заявил весь педотряд из Смоленска. Вожатые возмущались: внешне такой красивый лагерь, а внутри гнилье, бардак и скотское отношение к людям.

В офисе тихо.

— Людмила Викторовна, Светлана Николаевна, почему в лагере так много детей?

Молчат.

— Об этом нельзя со мной говорить?

— Дело не в том, что нельзя, — начинает Людмила Викторовна.

— Просто кому-то денег шибко охота, — заканчивает Светлана Николаевна.

— Много, — это снова Людмила Манакова. — Да. Понимаешь, мне так заполнили лагерь, что у меня нет ни одного свободного места. Вот попробуй по полу, по возрасту разверстать детей, когда все впритык забито. И это благодаря Андрею Иванычу, — имя исполнительного директора произносится пугливой скороговоркой. — И он еще ходил и на меня кричал: «Ну, ты не можешь! И что, у тебя дети на солнце?!»

— И кто определяет, сколько детей?

— Деньги.

— Вожатые поубегали. Горничные поубегали.

— Я тоже хочу убежать, — жалобно хрипит Людмила Манакова. — Очень. Очень хочу. Но! У меня не получается, она меня не пускает. Просто генеральный директор меня не пускает.

«Главный злодей» в ее рассказе меняется. Теперь это не исполнительный директор ­Андрей Иванович, а генеральный директор Наталья Энгл.

— А что она может?

— Да ничего не может, я даже и договор не подписала! — Манакова почти шепчет. — Просто она знает, что я детей не брошу, потому что ­понимаю: им будет совсем тяжко. И играет на этом. «Да ты что, куда ты уйдешь, — девятьсот детей?! Ты что, с ума сошла?! Куда ты уйдешь?!» А я очень хочу. Я хочу своих внуков увидеть. Я хочу с моим любимым внучком ­пообщаться. А не могу. Но я все равно что-нибудь придумаю, я все равно уйду.

Вожатые, которые ушли, рассказывали, что поначалу Манакова относилась к ним ­по-дружески доверительно.

— Людмила Викторовна, а что вы думаете про тех вожатых, которые ушли?

— Пьянь вот эта? — голос хозяйки твердеет.

— Ну да.

— Я думаю, это сволочи, которые приехали, чтобы воспользоваться бесплатным проездом на побережье!

Руководитель педотряда Светлана Николаевна выглядит подавленной. Она привезла сюда несколько десятков вожатых, а теперь они отдуваются за того, кому «денег шибко охота».

— Эти дети мо-и! — говорит она, округляя гласные. — Я за них как курица на насесте! Я всегда буду своих защищать!

Светлана Николаевна обещает своим во­жатым, что если так и дальше пойдет, она с­оберет их всех и повезет домой. Потом ­возвращается на рабочее место, звонит в Смоленск и зовет новых студенток приезжать вожатыми в «Глобус».
Бабули

— Я видел, как наша техничка заходит убирать туалет! — ржут дети на лавочке у «розовых домиков», корпус номер семь. — «Сколько в этих детях говна!!! Откуда в них столько говна?!!» Полчаса орала, ничего не убирала.

Смех. Дети ненавидят двух техничек, ­потому что «тетеньки», они же «бабули», ­живут в четвертом и десятом домиках вместе с детьми.

— Одна — у нас! Вожатый заходит, видит ее и говорит: «А вам тоже пятнадцать лет?»

Звонкий смех.

— Наш вожатый зашел в дом — думал, дети балуются, а это техничка храпит на пол-лагеря!

Захлебывающийся смех.

— Какие вы злые, — говорю я.

— Мы хорошие, — возражает Дима. — Когда спим зубами к стенке.

Девочка рядом хохочет еще громче, аж сгибается пополам.

— Только у моей кровати нет стенки! У нас в комнате пять кроватей, и мне стенки не ­досталось!

Теперь все загибаются.

— Вам тут нравится? — спрашиваю.

— Нет!

— Вы хотите, чтобы вас отсюда забрали?

— Да!

— Вы родителям звонили?

— Да! — хихикает четырнадцатилетняя Ира. — А че толку, родители сказали: вас сюда никто не гнал. Путевки в собесе брали. У нас смешанный отряд, от семи лет до семнадцати, а всего в отряде сорок два человека!

Девочки отдыхают по социальным путевкам, которые бесплатно раздают в собесе. Даже тех, кто жалуется, родители редко забирают домой. Во-первых, дети у моря на халяву. Во-вторых, надо будет потратиться на дорогу.

— Но самое главное, — говорит вожатый Артем Красильников, который работал сопровождающим ребятишек из Москвы, — государство дает соцзащите путевки на какое-то количество детей, все оплачено. Привозят — какому-то ребенку не нравится. Но он не имеет права уехать, пока родители не оплатят государству эти двадцать восемь тысяч или сколько там выделяется на путевку. Они должны или прислать другого ребенка, или возместить эту сумму.

«Розовые домики» почему-то какие угодно, только не розовые. На стене первого — из голых блоков — домика гордая надпись: «Лохи». Внутри отбитая штукатурка, в коридоре открытый всем желающим малышам щиток «Прибор приемно-контрольный охранно-пожарный». В соседнем — проводка нависает над окном, вокруг окон торчит изоляционная пена, в туалете бойлер висит над унитазом, душ — метр на метр, в нем же зеркало и раковина.

Канализационная труба проходит прямо по двору, в ней сантиметровая щель. Сайт «Глобуса» уверяет, что в этом лагере дети проживают «в новых корпусах по 2–4 человека в комнате». И стоит это удовольствие тысячу рублей с человека в день.

Во время сончаса в библиотеку приходят девочки и просят пить: в правом крыле третьего корпуса от кулера осталась только крышка, в левом крыле нет и крышки, зато есть пластиковые стаканы. Вообще-то в Анапе из крана течет питьевая вода. Перед корпусами стоят фонтанчики для питья. Но не работают. Во время сончаса девочек не пускают в магазин, и они не могут купить воды. Даем им минералки. Человеку уже ничего не страшно, если он выжил на детском курорте.
Программа

Круглолицый Дима где-то стащил программу работы «Глобуса». Читает и ржет.

— Создание в лагере воспитательной среды! Обеспечение соответствующих условий для самоутверждения! Самостоятельности! Ха-ха. Взаимопомощь и выручка! Ха-ха. Как они так пи-ишут! Ха-ха! Одну ложь!

— Даже я, ребенок, понимаю, что могу многого добиться, — добавляет Дима. — Даже в школе. Меня математичка достала. Я полез на сайт «Права детей». Распечатал. Потом она, как обычно, начала подкалывать, орать. Я так встал — да, прямо на уроке — и зачитал: пункт первый, второй и какое наказание. Сначала она обалдела. Все вообще замерли. А потом — к директору.

— Уже невесело.

— А я был спокоен! У меня дедушка — замначальника гороно. Я ему позвонил, а он позвонил главе департамента образования нашей Ростовской области. И мы все порешали! Теперь эти «Права детей» висят на стенде.

— А с виду такой хороший мальчик.

— А это у меня такое наглое лицемерие! Потому что просто так в этой жизни ничего не добиться!

Дима говорит: взрослые-то всегда детям врут.

Он увлекается казацкой песней. Запевает «Ой, да не вечер». Очень взрослая кружковод Наталья Викторовна присоединяется, но страшно фальшивит. Дима поет хорошо. ­Улыбается ей и кивает.
Вожатые

Пятеро вожатых из Москвы сказали, что в таких условиях больше работать не будут. Им ответили, чтобы через полчаса их не было на территории. Вожатый Артем Красильников пришел прощаться со своим отрядом.

— Они увидели — как побегут на меня, дети мои, — рассказывает Артем. — Облепили ­меня, плачут, ревут, я их успокаиваю, мы о чем-то говорим. И тут подбегает исполнительный директор Андрей Иванович и прямо тут пытается утащить меня под локоть. Я ему говорю: «Вы что, здесь же дети!» А он: «Да мне на…ть!» И как начал материться. А рядом женщина из отдела кадров стоит. Он начал: «Дети! Отойдите от него! Ушли!»

А я говорю: «Дети, вы кого слушаете: его или вашего вожатого?» Они: «Конечно тебя, Артем, мы тебя любим, ты нам как родной!» — и все такое… Я человек эмоциональный, все это знают. И тут я говорю: «Дети, посмотрите на эту женщину и на этого Андрея Иваныча». Они смотрят. Они у меня все понимают. Я говорю: «Никогда не общайтесь с такими людьми. Извините, дети, но эти люди — говно». У меня дети знают, что это за слово. И они уже далеко не дети, им по двенадцать — тринадцать лет, я в этом возрасте работал уже. Они смеются: «Да мы знаем, тут все руководство такое!» Представляешь? Андрей Иваныч и бухгалтер не знают, что сказать.

Я говорю: «Дети, скажите спасибо такому руководству за то, что у вас хорошие вожатые уходят». А Андрей Иванович начинает: «Давай у…й отсюда». При детях. Я говорю: «Давайте прощаться». Ухожу. А потом мне звонят мои ребята, не знаю, откуда взяли номер: «Артем, а это правда?» — «Что правда?» — «К нам подошел Андрей Иваныч и эта женщина и сказали: вожатый не захотел с вами работать и бросил вас».

Артем понижает голос:

— Я говорю: «Дети, не слушайте их. Я ушел не из-за того, что не хочу с вами работать. А из-за того, что там просто нереально работать». — «Да, да, мы понимаем. Мы им сказали, что не верим: вы врете, наш вожатый нас любит». Я говорю: «Дети, я вас люблю». Настоящий вожатый всегда придет попрощаться с детьми. Скажет каждому слово, ­потому что он вожатый, должен каждого ­ребенка знать.

Артем рассказывает про лагерь ужасы:

— Однажды девочка из моего отряда подходит ко мне и чуть не ревет, ну реально — так испугалась. Она в столовой разрезала рыбу, а там внутри червяк. Я беру тарелку, несу гендиректору Энгл, ставлю ей на стол. Она говорит: «Ой, ну просто не почистили».

— В первую смену тридцатого мая заехали первые вожатые и офигели, — продолжает Артем. — Было десять вожатых на девятьсот с лишним детей. То есть девяносто человек на каждого. И они начали срывать голоса, ­болеть, поэтому было время, когда на двести детей был один вожатый. Потом приехали мы, четвертого июня. И стало на одного вожатого по шестьдесят человек. У меня было шестьдесят четыре. Только десятого приехал педотряд.
Директор

Генеральный директор «Глобуса» и еще двух детских лагерей Наталья Энгл производит железное впечатление.

— Наталья Павловна, развейте мои сомнения, раз уже мы с вами работаем. На сколько человек рассчитан лагерь? И сколько здесь на самом деле детей? — спрашиваю я ее на правах библиотекаря-кружковода.

— А вот вы мне скажите, — с ходу меняет ­тему разговора гендиректор, — вот я пришла к вам в библиотеку, посмотрела на книжки — вы за три дня не могли их разложить красиво? У вас бардак. А ­по-другому — срач.

— Детей очень много. Люди в лагере не успевают, люди бегают замученные.

— А кто виноват? Наталья Павловна виновата? Я вот вас приняла на работу. Вы пришли библиотекарем. Вот эти книжки должны быть расставлены как положено.

— Дети живут очень тесно, жалуются.

— Простите, у нас все по санпину. Я не поняла вас!

— Вы просто скажите: как все устроено в этом лагере, так и должно быть? Вот это все вокруг — это нормально?

— Вот начинайте с книжек, у вас должен быть порядок в книжках!

— Дети — они же все понимают.

— К нам приезжают дети-москвичи — и ­никто не жалуется! Мне кажется, что вы фантазерка. Вы сейчас пойдете и мне покажете, ответите за каждое вами сказанное слово.

Но мы никуда не пошли. Разговор закончился тем, что мне лучше уволиться. И меня в пять минут вывели за территорию ­лагеря. Наталья Павловна шла следом и кричала:

— Что вы тут встали?! Где ваши вещи?! Идите за своими вещами, и чтобы через пять минут вас тут не было!

А к воротам провожал исполнительный директор Андрей Иванович.

— Что ты с ней сцепилась? — сочувственно спросил он.

— А вы как считаете, в лагере нормальное ­количество детей?

— Да мы все тебя понимаем, — кивает ­Андрей Иванович. — Бывает еще хуже.

Конец

От четырехдневного пребывания в детском лагере «Глобус» у меня осталась пара анекдотов.

Анекдот первый. Наталья Павловна говорит мне в присутствии каких-то гостей:

— У вас есть диплом?

— Угу.

— Вот видите, у нас работают дипломированные специалисты!

Анекдот второй. Галина Дмитриевна из отдела кадров говорит по телефону:

— Вы повар пятого разряда? Хорошо, вы нам подходите! Нет? Первого разряда? Хорошо, вы нам подходите!

— Что здесь вообще творится? — спрашиваю я широколицего Диму.

— Здесь, — отвечает он, — детский лагерь.

Вожатые из Москвы, которые ушли со скандалом, еще несколько дней приходили вечерами к воротам «Глобуса» — общаться со своими. А дети Артема Красильникова упрашивали по телефону: «Артем! Приди к нам хотя бы на пляж! Оттуда тебя не выгонят!»

Перед отъездом встречаюсь с Артемом. Он заснял видео о детской жизни в «Глобусе». Даю свои диктофонные записи, беру его видео.

— Это же убойный материал! — глаза Артема блестят. — Давай разведем директрису на бабло?

Пауза.

Дети, Артем, конечно, пошутил.